Эти строки написаны женщиной, которая полтора года назад потеряла сына. Наверное, нет большего горя для матери, чем пережить свою кровиночку. Но ко всем невыносимым моральным страданиям, которые связаны с этой невосполнимой утратой, добавились мучения, испытанные женщиной при соприкосновении с правоохранительной системой. Вернее, с теми её сотрудниками, кто в силу своих служебных и должностных обязанностей должен был расследовать обстоятельства гибели ребёнка объективно, в полном объёме и в максимально короткий срок.

Ей одной приходится доказывать своё право на то, чтобы восторжествовала правда, а виновные были наказаны. Эта битва напоминает войну с призраками: неуязвимыми и бездушными. Рассказывая о сыне, мать употребляет страшный в её устах глагол “был”. В её повествование включены фрагменты из собранных ею документов, отсюда и своеобразная форма подачи материала.

 

К сожалению, письмо в полном объёме мы не можем опубликовать потому, что следствие продолжается, а определить степень виновности может только суд. И тем не менее написанное вряд ли оставит кого-то равнодушным...

Антоха был обычным мальчишкой: любил животных, “стрелялки”, спрайт и пиццу, “Реальных пацанов”, “Интернов” и “Универ”... А ещё он был весёлым, добрым и очень прикольным... Он смешил всех всегда и везде, дружил с замечательными ребятами. И ему нравилась одна девочка из класса. Теперь она в числе моих друзей.

Всё, как в самом страшном сне... 17 января 2011 года. Как обычно, Антошка пришёл из школы около 15 часов. В этот день мы почему-то много говорили о будущих каникулах. Строили планы на лето. Он хотел, чтобы к его четырнадцатилетию ему подарили ноутбук, и мечтал съездить на каникулах в Москву...

В 18 часов позвонила бабушка и сказала, что будет ждать его на остановке “Ровесник”. (Она всегда встречала и провожала своего уже почти взрослого внука). Мы дали ему денег на проезд и попрощались до завтра.

Спустя полчаса я, как обычно, стала звонить по телефону, чтобы узнать, как он доехал, но происходило что-то странное. Антошин телефон был недоступен, а мамин всё время сбрасывал вызов. Я стала звонить отцу, но тот сказал, что ни Антон, ни бабушка ещё не пришли. А ещё минут через десять позвонил мой брат и сообщил, что Антошку и маму сбила машина.

Абсурдность произошедшего не укладывалась в голове. Эти два осторожных и предусмотрительных человека не могли попасть под машину! Я долго не могла понять, почему это произошло. Теперь я знаю ответ.

17 января 2011 года в 18 часов 30 минут Тортладзе Гога Джемалович, не имея прав управления транспортным средством, управляя автомобилем с нанесённой на переднее лобовое и передние боковые стёкла тонировкой (и фары тоже были тонированы), совершил наезд на пешеходов.

Факт тотальной тонировки машины следствие установило лишь спустя год, но именно это обстоятельство явилось причиной того, что мой сын и моя мать не заметили этот чёртов автомобиль. Полностью чёрный в тёмное время суток он стал невидимкой, а потому они смело пошли через дорогу, будучи уверенными, что она свободна.

В результате ДТП Григорьева Н.В. с телесными повреждениями: ушиб головного мозга тяжёлой степени, переломы таза, ключицы, берцовой кости, множественными гематомами, в коматозном состоянии была доставлена в реанимацию. А мой сын доставлен в реанимацию в состоянии клинической смерти с переломом костей свода черепа, закрытыми множественными переломами основания черепа, внутрибрюшным кровотечением, разрывом селезёнки, гематомой поджелудочной железы... После трёхчасовой операции 18 января в 2 часа он умер, не приходя в сознание.

В нашем горе нам помогали все: родные, друзья, знакомые, ученики, учителя и просто незнакомые люди. Причастные не помогли ничем.

В феврале мне позвонила следователь Черкасова и попросила встречи со мной. Встреча состоялась у меня дома, где следователь вручила мне постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, датированное 15 февраля 2011 года. В этом документе говорилось о том, что результаты назначенной автотехнической экспертизы до сих пор не получены, что исключает “возможность определения виновности гр. Тортладзе в произошедшем ДТП”. Кроме того, отсутствуют акты медицинского исследования пострадавших.

С врученным мне странным постановлением я направилась к прокурору. Помощник прокурора Кононенко, выслушав меня, сообщил, что заявление мне писать не нужно – уголовное дело возбуждается по факту. Адвокат тоже не нужен. Вот придёт “автотехника” и получит водитель сполна за свои деяния... Честно сказать, тогда я мало что понимала в происходящем.

И началась волокита.

28 февраля заместитель прокурора Шехтель постановила признать постановление об отказе уголовного дела необоснованным и незаконным, а потому его надлежит отменить.

18 марта (прошло два месяца после трагедии) и. о. руководителя следственного отдела Бабурина выносит постановление об отмене незаконного (необоснованного) постановления следователя.

Вопрос: что делала два месяца следователь Черкасова?

К тому времени мама уже всё знала про Антошку. Состояние её было тяжёлым, операции шли одна за другой.

24 марта старшим следователем следственного отдела ОВД Мастевным выносится постановление о возбуждении уголовного дела и принятии его к производству. Но в тексте постановления чёрным по белому: “...возбудить уголовное дело в отношении неустановленного в деянии...”. За два с лишним месяца расследования следствие забыло, кто был за рулём?!

11 апреля дело к производству принимает следователь Черкасова и впервые (за почти три месяца) в деле появляются протоколы допросов свидетелей. А 12 апреля выносится постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы.

24 мая в деле появляется постановление о передаче уголовного дела старшему следователю Мастевному. В тот же день он выносит постановление о продлении срока предварительного следствия. Это необходимо старшему следователю для того, чтобы:

1. Истребовать заключение автотехнической экспертизы.

2. Ознакомить обвиняемого, защитника и потерпевшего с заключением эксперта.

3. С учётом результата экспертизы предъявить обвинение Тортладзе.

4. Допросить в качестве обвиняемого Тортладзе.

5. Избрать меру пресечения обвиняемому.

В июне следователь Мастевной вновь выносит постановление о продлении срока предварительного следствия. Основания же, что и в предыдущем постановлении. Очевидно, что следователь производством дела не занимался.

А далее всё сначала. “... уголовное дело изъять у Мастевного и передать лейтенанту юстиции Солдатову”. Следователя Солдатова я вообще не видела в глаза.

22 июня. После трагедии прошло уже пять месяцев. Вот она!!! Автотехническая экспертиза. Эксперт усматривает несоответствие в действиях водителя с требованиями ПДД. Они выразились в том, что водитель управлял автомобилем с нанесёнными покрытиями, ограничивающими обзорность с места водителя, своевременно не принял мер к снижению скорости вплоть до остановки транспортного средства. При этом имел техническую возможность “предотвратить наезд на пешеходов мерами экстренного торможения”.

После этого родственники Тортладзе начали настойчиво искать встречи со мной. Сначала я не понимала, чего же они хотят, но где-то на четвёртой встрече они признались, что готовы помогать нам, но только после заключения примирительного договора. Я отказалась.

18 июля. Следователь Солдатов выносит постановление о возвращении вещественных доказательств. Автомобиль “Тойота Креста” возвращён законному владельцу.

На каком основании следователь отдал вещдок?! Через полгода они пожалеют об этом. Но дело сделано, и сразу же после получения автомобиля владелец отдаёт его в ремонт, в результате чего уничтожены все улики. Затем, несмотря на письменное обязательство сохранять её до окончания следствия, продаёт.

Следственная клоунада (иначе я назвать это не могу) продолжается. Несмотря на то что в результате автотехнической экспертизы вина водителя была установлена, следователь Солдатов выносит 24 июня (через два дня после получения заключения эксперта) постановление о приостановлении предварительного следствия. Основание – “лицо, совершившее преступление, установлено не было”. Начальнику ОУР ОВД поручено начать розыск неустановленного лица.

Я не берусь даже комментировать это решение, поскольку оно недоступно нормальному человеческому пониманию.

Затем расследование поручается старшему следователю лейтенанту юстиции Воронину. 10 августа (почти через семь месяцев после ДТП) он выносит постановление о привлечении в качестве обвиняемого. (В ноябре станет известно, что из-за противоречий, содержащихся в описательной части этого постановления, срок по делу будет вновь продлён).

15 августа. Протокол допроса обвиняемого. “Вину не признаю”, пишет он.

3 сентября. Ходатайство о продлении срока предварительного следствия. И вновь постановление о привлечении в качестве обвиняемого, протокол допроса...

29 сентября. Постановление о привлечении обвиняемого в качестве гражданского ответчика. От подписи обвиняемый отказался.

3 ноября. Мне вручают копию постановления о возвращении уголовного дела для дополнительного следствия. Выясняется, что оно не может быть направлено на утверждение обвинительного заключения, поскольку срок расследования закончился ещё 5 октября. Следователь Воронин из органов внутренних дел уволен.

Направляюсь в прокуратуру района. Из разговора с заместителем прокурора Шехтель понимаю, что за год следствия по делу ничего не сделано, а то, что сделано, нужно переделывать. От своего адвоката узнаю, что из областного следственного управления в Зею приехал проверяющий. Иду в ОВД на встречу с ним. Обещает, что управление возьмёт это дело под контроль, а то зейские следователи его “не вытягивают”.

8 декабря в Зею командируют следователя из Шимановска Климкина. 12 декабря он принимает дело к своему производству, а 17 числа того же месяца приостанавливает производство по делу “в связи с неустановлением местонахождения обвиняемого”.

27 декабря. Постановление о привлечении в качестве обвиняемого, протокол допроса обвиняемого, и вновь – “вину не признаю”.

13 января дело у следователя Климкина изымается и передаётся следователю Стаброву. В тот же день (через год после происшествия) выносится постановление о возбуждении ходатайства об очередном продлении срока следствия.

Я понимаю, что даже чтение перечисления всех этих постановлений, приостановлений и ходатайств – утомительно. Но представьте, как эта издевательская волокита и безразличие выглядели в моих глазах – матери, потерявшей ребёнка. И я направляю в прокуратуру области жалобу на халатность, бесконечную волокиту, непрофессионализм и подозрения в коррупции следственного отделения и прокуратуры района.

На жалобу отреагировали через три дня. И следователь Стабров начал работу. Он искал очевидцев аварии, опросил водителей “Газелей”, всех свидетелей. Назначил судебно-криминалистическую экспертизу фрагментов фар.

6 февраля дело возвращается прокуратурой на дополнительное расследование и срок его расследования продляется до 12 марта.

И вот теперь им понадобился автомобиль. 14 февраля выносится поручение о производстве оперативно-розыскных мероприятий автомобиля марки “Тойота Креста”.

Потом проводились мероприятия по установлению очевидцев происшествия, но, как и следовало ожидать, информации, представляющей интерес, получено не было. По истечении года и свидетели, и водители, и те, кто ремонтировал автомобиль, ничего толком не могли вспомнить.

1 марта получаю письмо от заместителя прокурора Шехтель. В нём меня заверяют в том, что “прокуратура Зейского района предпринимает все возможные меры, чтобы производство по данному делу было окончено и оно направлено в судебные органы для рассмотрения по существу”. Далее меня уверяют в непредумышленном затягивании сроков расследования и приносят извинения за длительное расследование и некомпетентность.

4 апреля состоялся суд. Дело вернули на дополнительное расследование. Когда я прочитала копию обвинительного заключения, то поняла, что с таким заключением мы дело никогда не выиграем. В документе говорилось, что причина смерти моего сына имеет вероятностный характер. Это значит, что умер он, возможно, от травм, полученных в результате ДТП. О маме вообще не было сказано ни слова, были указаны несуществующие пункты ПДД... Пять листов с перечнем ошибок и недочётов.

14 июня следователь Стабров выносит очередное постановление об установлении срока предварительного следствия до 14 июля.

Таковы факты. Из них можно сделать выводы, даже не являясь юристом. Я месяц за месяцем вижу бесконечное безразличие, некомпетентность, нечистоплотность нашей правоохранительной системы. А ведь речь идёт об убийстве ребёнка! Горько и страшно жить в таком государстве, где столь холодно и цинично относятся к собственному народу. Я ощущала понимание и сочувствие со стороны простых людей, но у них нет ни больших средств, ни власти.

Я борюсь и продолжаю надеяться, но уже не на тех, кто обязан стоять на страже закона, а на тех, кто живёт рядом и видит всё происходящее собственными глазами. И, несмотря ни на что, я добьюсь справедливости. Сегодня эта беда коснулась моей семьи, а чей-то ребёнок также жестоко и безнаказанно может погибнуть завтра.

Марина Григорьева.

Эти строки написаны женщиной, которая полтора года назад потеряла сына. Наверное, нет большего горя для матери, чем пережить свою кровиночку. Но ко всем невыносимым моральным страданиям, которые связаны с этой невосполнимой утратой, добавились мучения, испытанные женщиной при соприкосновении с правоохранительной системой. Вернее, с теми её сотрудниками, кто в силу своих служебных и должностных обязанностей должен был расследовать обстоятельства гибели ребёнка объективно, в полном объёме и в максимально короткий срок.