В выставочном зале «Энергетика» состоялась экспозиция известного в Приамурье художника Анатолия Ефремова «Легенды далёких снегов». Цикл картин, в основу которых положены легенды и верования северных народов, охватил широкий период творчества художника. Первые графические изображения по этой тематике появились в период его пребывания на Камчатке, а последние связаны с жизнью зейских эвенков.

Графические полотна, выполненные пером, цветными карандашами и тушью, поражают филигранной проработкой линий и необычным сочетанием цветов. Всё это завораживает, и скоро возникает ощущение, что картины оживают.

К сожалению, Анатолий Павлович не смог сам приехать, а потому о последнем цикле картин рассказывал автор серии зарисовок о жизни эвенков Николай Абоимов. По словам Николая Иосифовича, некоторые сюжеты работ художника были навеяны его произведениями о суровом быте охотников и оленеводов.

Такой симбиоз творческих личностей тем приятен, что в этом номере «ЗВС» мы помещаем очередную подборку зарисовок Николая Абоимова. У читателей же есть возможность оценить не только умение автора рассказать об увиденном, но и мастерство художника, который постарался передать свои впечатления о прочитанном.

Выпуск подготовил Григорий ФИЛАТОВ.

 

Борьба за жизнь

Первый раз за соболями я поехал с Николаем Романовым, который обучал меня азам таёжной жизни.

Из Бомнака выехали после новогодних праздников. Кочевали на оленях широко, расставляя капканы и гоняя с собаками соболей. На стоянку вернулись только в конце февраля. На следующий день он говорит: «Поеду проверю капкан. В ноябре ещё добыл здесь сохатого. Мясо в посёлок вывез, а шкуру на месте оставил. Домик из неё под капкан сделал и приманку оставил. Может, соболь нашёл и попался».

К вечеру дядя Коля вернулся с добычей. Но интересно, что до самого приезда охотника соболь был живой. Попав в капкан, он всё это время жил под шкурой. Поводок, привязанный от капкана к дереву, давал зверьку возможность дотягиваться до снега. А пищей были остатки мяса на шкуре и приманка (кишки и требуха сохатого).

Под шкурой (надрав с неё волос) соболь обустроил себе тёплое гнездо. Так в течение трёх зимних месяцев в сорокаградусные морозы животное боролось за жизнь.

Движение – жизнь

Спускаюсь на плотике с верховьев Зеи до Бомнака. Дождей давно не было, и на реке межень. Местами, по перекатам, плот приходится протаскивать между камнями или проталкивать вагой. Камни покрыты скользким налётом. Особенно хорошо это видно в тихих уловах. Из-за многочисленных паутинок тины вода даже изменила свой цвет.

Медленный сплав изматывает, но скоро начинается дождь. Даже и не дождь, а настоящий ливень, который беспрерывно хлещет целые сутки. Спасение от небесных потоков – целлофановый полог и костёр. Скоро уровень воды взлетает по самую верхнюю кромку берегов. Потоки воды устремляются вниз по течению, и теперь я не тащусь, а буквально лечу по реке.

Примерно через сутки уровень реки начинает спадать, обнажая очищенные от мусора каменистые берега и песчаные косы. От тины и слизи не осталось и следа – всё дочиста слизала вода. Вот так же и в нашем организме, когда после длительного застоя необходимо активное движение, чтобы прочистить его и обновить. В таких случаях на память приходит река, надеваю на плечи рюкзак и ухожу в тайгу.

Охота на “тигра”

Интересную, хотя и грустную историю поведал мне дядя Коля Романов, когда, кочуя на оленях, затаборились мы как-то на речке Нинни.

– Лет шесть тому назад, – начал он, – приехали мы сюда. А на следующий день отправился я вниз по Депу посмотреть сохатых. Километра два прошёл и в устье одного ключика увидел следы – круглые и большие. Всё вокруг истоптано, а кто ходил – не пойму. А потом обожгла мысль: тигр!

Был давно такой случай – тигра на Алгаме обнаружили. Тогда его следы за медведя-шатуна приняли. Выследили, да он уже мёртвый был. Погиб от холода и голода. Становой хребет – это не Уссурийская тайга.

Теперь, думаю, ещё один появился. Хоть у меня и карабин с собой был, но страшно стало. Привязал к дереву седового оленя, чтобы не мешал, зарядил карабин и пошёл по следу. Страшно, аж мурашки по всему телу. Чувствую большую опасность, и охота повернуть назад, а ноги дальше несут. Скоро след совсем свежим стал – рассыпается без комочков. Крадусь, затаив дыхание, и только слышу, как громко стучит сердце.

Обошёл ерниковые заросли, и вот она, моя добыча, метрах в пятидесяти. Только не тигр, а лошадь. Тут я весь и обмяк. Подошёл поближе, а она к себе не подпускает, боится. Худющая кобылка. По ключу, где летом трава росла, копытит себе корм. Наледей много, и на копытах животного лёд намёрз. Поэтому и не мог определить по следу, что это лошадь.

В середине февраля мы повернули свою дорогу на Бомнак, а лошадка осталась. Пережила ли она зимы – не знаю. Но только когда на следующую зиму мы с охотой туда приехали, её уже не было.

– А откуда она могла здесь взяться? – поинтересовался я.

– Скорее всего, экспедиция летом потеряла, – предположил дядя Коля.

Отцовский наказ

Отец Григория Трифонова Никифор умер, не дожив два года до столетнего юбилея. Случилось это на Нерунгде, где они с сыном Гильго и семьёй брата Улукиткана выпасали стадо совхозных оленей. Гильго хорошо помнит, как отец просил похоронить его на Току, в устье Никита. Здесь сухое возвышенное место, с которого открывается вид на Никитскую долину. Летом она покрывается цветами, а птицы любят там вить гнёзда. Здесь много голубицы и жимолости, а вниз по Току, на полянах, растёт дикий лук. Это место любят олени. С самого раннего детства хранил о нём хорошие воспоминания Никифор.

…Покойника везли на специально изготовленных носилках два белых рабочих оленя. Везли осторожно. На расстояние в 20 километров ушел целый день. Затаборились чуть выше по Никиту, где всегда ставили палатки.

Гильго с двумя мужчинами на оленях отправился вниз по Току. Там, в устье небольшого ключика, Никифор когда-то указал сыну место захоронения и ель, из которой нужно было сделать домовину. Изготовить гроб из дерева оказалось нелёгкой задачей, но это был наказ, а его надо было выполнять.

Впервые я увидел эту могилу через 30 лет после похорон и сразу отметил, насколько удачно было выбрано место. Даже сейчас, через полвека, захоронение пребывает в целости и сохранности. И, наверное, дед Никифор наблюдает за кочующими и останавливающимися здесь на отдых правнуками, пробегающими оленями, за всей круговертью жизни с места, которое он выбрал для своего последнего пристанища.

Теперь в этих местах создан Токинский национальный парк имени Григория Федосеева. Тем, кто окажется здесь, мой рассказ поможет лучше понять увиденное, и могила представителя славного эвенкийского рода Бута не покажется безымянной.