Григорий – Саша

74-я годовщина Победы в Великой Отечественной войне
Моя двоюродная бабка Анна прожила век, и век этот был двадцатым. О жизни Анны Митрофановны можно написать полновесную повесть – чего только не выпало на её долю… Достаточно сказать, что два её брата: Фёдор (мой дед) и Егор, оба из крестьян, – поплатились жизнью в 1937–1938 годах. Арестован был и отец, но того отпустили по старости, было ему в ту пору 94 года.
Всю советскую эпоху баба Аня трудилась в колхозе, имела орден Трудового Красного Знамени, а в 60 лет вышла на пенсию без пенсии. Тогда она перебралась в областной центр и устроилась работать уборщицей в баню – зарабатывать трудовой стаж. После 20 лет трудов заработала пенсию в 57 рублей.
Я с ней познакомился, когда ей было уже под 90, а потом встречался несколько раз, чтобы послушать истории о прошлом нашего рода. Много чего наговорила мне баба Анна. Была она умом в полном здравии, помнила тысячи мелочей, имён, дат, фактов. Кое-что я запомнил или успел записать. Вот один из её рассказов я и решил оставить на память своим детям и внукам.
В 1941 году ушли на войну два её сына – Григорий и Александр. Писали редко и понемногу: жив-здоров, бьём гадов… А потом Григорий и вовсе перестал писать. В лето 43-го года Анне Митрофановне принесли похоронку на сына – погиб где-то в курских краях геройской смертью. Выплакалась мать, а Сашке писать не стала, что нет у него больше брата.
Больше года прошло, а однажды февральской морозной ночью 45-го года в дверь кто-то постучал, скорее, поскрёб… Распахнула мать двери, а там, в шинельке с запахами всей Европы, прислонился к косяку её младшенький Сашенька. В шапке на глаза, лица-то и не видно.
– Ох, лихонько моё, да входи же в дом!
– Сил моих нету, мамо, помогите, свалиться не дайте.
– Втащила его в дом, а в нём веса на два пуда. Как же ты, – говорю ему, – до дома добрался? А он мне и шепчет: «Воинским эшелоном, а от станции пешком полночи топал, сил моих нет… Поспать бы, утром поговорим».
Уложила я его, натёрла всем, что по случаю было, укрыла потеплее, да так и просидела над ним до рассвета, слезами горючими обливаясь. Здоровый же парень уходил, не богатырь, но и не хилой породы наши мужики были. Никак врачи домой отправили помирать, всякую надежду потеряли на поправку. Ну нет, кровиночка моя, я тебя никому не отдам, мы с тобой ещё поживём.
С утра побежала по всей деревне у всех знакомых собирать лекарства, настойки, травы сушёные, а дед Кузьма банкой мёда поделился да кусок прополиса отломил: пусть грызёт, сила в нём великая.
Так до весны и отпаивала своего сына, но выходила, помереть не дала. Показала ему похоронку на Гришу, так он неделю у окна сидел, уставится в снег на огороде да и молчит, только, вижу, изредка слеза скатится.
Как же тебя угораздило, спрашиваю. А он мне и говорит, снаряд рядом с окопчиком рванул, только мерзлота спасла – осколки верхом ушли. Но контузия не прошла: всё внутри сгибло и полопалось. Только кожа да кости остались. И ничего не хочу: ни пить, ни есть. Водой давлюсь.
И ведь правду говорил – весь прозрачный, под глазами чернота. В госпитале комиссовали его по десятку статей и отправили домой.
И вот однажды по радио объявили, что война кончилась, разбили мы фашистов. Встал Саша и говорит: «Мамо, вы зовите меня Гришей, я теперь за двоих буду, и ему лучше будет от того, что мы помним о нём».
Смотрю я на него, а у самой сердце разрывается: ну куда ж тебе за двоих, сам-то еле ходишь.
И стала я ему в облегченье звать его Гришей, да так и прозвала 20 лет. А в 65-м умер мой Саша-Гриша или Гриша-Саша, уж и сама не знаю, как правильно сына назвать. Он ещё и работал. В хозяйствах тогда много машин было с деревянными бортами, так он ремонтировал их и наращивал. Начальник автоколонны на него нарадоваться не мог, премиями помогал по праздникам.
У кого-то из соседей был знакомый корреспондент из областной газеты. В редакции прознали про нашу семью и статью написали (баба Аня порылась в бумагах и нашла пожелтевший листок). Видишь, что пишут: «до тех пор, пока мы помним всех, не вернувшихся с войны, мы непобедимы».
Да разве можно такое забыть? Вот, погляди, милый ты мой. Она вынула из стола потрёпанный кисет, на котором шла надпись шёлковой нитью: «Родненький, бей фашистов сильнее, возвращайся скорее!».
Развязала тесёмки и выложила на стол весомую горсть медалей: «Вот эту прислали из части, в которой Гриша служил, а все остальные – Сашины. Мои сыновья – герои. Вот Саша медаль «За отвагу» получил. Так и не рассказал, за что удостоился, а ведь задаром такую не дадут».
Анна Митрофановна бережно погладила серебристый диск, дотронулась до тяжёлой бронзы других наград, поджала задрожавшие губы и прошептала: «Скоро, скоро, мои хорошие…».
Более трёх десятков лет прошло с тех пор, а я, как замедленный тормоз, всё никак не решался изложить эту историю на бумаге. И только теперь осознал, что не имею права уносить с собой то, что доверено мне матерью большой семьи, вырастившей двух героев войны, портреты которых в простеньких рамках стояли у неё на комоде.
Два правофланговых Бессмертного полка – из нашего рода. Вечная вам память, Григорий и Александр! Вечная слава и тебе, Анна Митрофановна, матери сыновей-героев войны, в которой они ковали нашу Победу!
Григорий Филатов.
"Зейские Вести Сегодня" © Использование материалов сайта допустимо с указанием ссылки на источник


Подробнее...