Бабушкины рассказы

1930-е годы. Газеты страны с шипящим названием СССР пафосно рапортуют об успехах коллективизации и индустриализации. Это потом, через десятки лет, откроется страшная правда о том, какой кровью были оплачены эти рапорты. А тогда простые граждане молодой страны Советов искали обычного человеческого счастья. Среди них – Николай Митрофанович и Лидия Ивановна Морозовы, дедушка и бабушка автора книги «Бабушкины рассказы» Галины Седовой, праправнучки одного из основателей Зеи Михаила Межова. 

В сегодняшнем выпуске мы завершаем публикацию фрагментов этого произведения. Материалы, основанные на воспоминаниях и архивах Лидии Ивановны Морозовой, «ЗВС» посвятили 145-летию города и Году семьи. Книга доступна для чтения в библиотеке и краеведческом музее города Зеи. Через переплетения судеб героев в ней ярко очерчивается жизнь нескольких поколений большой страны. 

Лариса Владимирова.

Снова Зея

В 1936 году Николаю Митрофановичу предоставляют большой отпуск, к нему плюсуется еще какой-то научный отпуск (по-видимому, специалистам давалось время для повышения квалификации в Москве), и Морозовы едут «на большую землю». По пути они заезжают в Зею, где оставляют детей. Юлины бабушка и дедушка живут здесь на углу Ленинской и Пионерского переулка в очень хорошем беленом домике, где Иван Акимович уже навел образцовый порядок. 

Коллектив Зейской транспортной конторы, сидит с черной повязкой Эдуард Евстафьевич Шнейдер. 1947 год.

Юля и Бориска навещают в Зее своих родных, живущих на углу Набережной и Жуковского (бывшего Межовского) переулка. Бабушка Анна Исааковна тоже очень рада. Здесь, в родовом гнезде Межовых, всегда шумно: у тети Лизы подрастают настоящие разбойники – Гена, Данат (Даночка или Данка), Игорь (по-домашнему Гора), их старшая сестра Арочка, которой за худобу братья дали прозвище Шкильдя. Ребятишки купаются в теплой речке, ловят рыбу. Младшая дочь Анны Исааковны Нюточка почти невеста – за ней ухаживает Леня Коснырев, комсомолец и активист. Ребячливую и веселую свою тетку маленькие племянники не хотят звать тетей, она для них просто Нюточка. Глеб Межов уехал в Якутию, работает механиком на прииске ыныкчан. Борис – тоже на золоте, только недалеко от Зеи, он агент по техническому снабжению на прииске Ясном.

В августе Юле исполняется восемь лет, ей пора в школу. Вернувшиеся из отпуска родители записывают ее в первый класс. Школа находится все там же, где была Лидина гимназия и где родилась Юля в наводнение 1928 года. Межовский дом совсем недалеко, и Анна Исааковна приходит в переменку к забору, подзывает внучку и просовывает ей свежеиспеченные пирожки. Новый, 1937 год Морозовы встречают еще в Зее. Лидия шьет дочке костюм Коломбины, папка из жести вырезает мониста и всякие висячие побрякушки. Провожая на школьную елку, родители говорят Юле: «Ты прыгай, бегай, чтобы мониста звенели!». Но Нюнька так застенчива, что робко стоит в сторонке от общего веселья. А Николай Митрофанович тем временем получает назначение на работу в поселок Стойба Селемджинского района Амурской области.

Репрессии

Веселые и беззаботные моменты довоенной жизни перемежаются с тревожным и страшным. Это непонятное и страшное – репрессии, которые еще никто не называет таковыми. Просто все чаще исчезают из поселка люди: знакомые, сослуживцы. Мужа Юлиной учительницы Ольги Моисеевны Меркуловой забирают, а саму Ольгу Моисеевну собираются выселять. Потом в районной газете появляется ее письмо, в котором учительница публично отрекается от мужа, Эдуарда Евстафьевича Шнейдера, как от врага народа. Учительницу оставляют в покое, а через некоторое время она выходит замуж за другого человека: детей нужно растить, а одной трудно. Еще через какое-то время Эдуард Евстафьевич возвращается – у него нет одного глаза, вместо него черная повязка. Исчезает, а потом возвращается инженер Иван Иванович Бодров. То, что он рассказывает Морозовым по секрету, леденит кровь: оказывается, его пытали, и пытки были изуверскими. Мужчинам зажимали в тисках мошонку, защемляли пальцы в дверях. Женщин сажали с размаху на каменный пол. После таких «допросов» люди подписывали все, что им подсовывали. У Бодрова изувечены пальцы на руках, он носит кожаные перчатки. Свое освобождение он объясняет только тем, что на обслуживании золотых приисков нужны специалисты, а их осталось слишком мало! 

По ночам часто Николая Митрофановича вызывают на работу: нужны машины, опять, как в Алдане, везут на Север заключенных, только теперь их много, очень много. Утеплять машины не успевают, только наскоро сколачивают скамейки. В такие ночи Лидия Ивановна не спит, не спит и Юля: вернется ли папка домой, не заберут ли и его? И вот доходит очередь и до Морозовых – однажды вечером приходит некто и сообщает: «Николай Митрофанович, на вас заготовлен ордер на арест». За одну ночь Морозовы собирают самое необходимое, Лидия Ивановна относит комнатные цветы старушке-соседке и просит присмотреть за домом. Уже в пути Николай Митрофанович шлет телеграмму на работу с просьбой оформить отпуск. Едут до Тыгды, потом в Зею. Здесь тоже нет утешительных вестей: еще в 1937 году был арестован брат Лидии Борис Межов, и до сих пор о нем ничего не известно, хотя семья надеется, что все выяснится и его освободят. Вместе с Борисом с Ясного забрали и главного инженера прииска Лыжина.

Восьмилетняя Юля хорошо запомнила это время. В Зее арестованные сидели в здании милиции на ул. Полины Осипенко, около которого постоянно толпились люди, пытаясь что-то узнать о своих близких, передать продукты. Пронесся слух: скоро заключенных поведут в баню. Юля вместе со всеми ждала их появления. И действительно, вскоре колонну вывели из ворот милиции. Вся толпа бросилась за ними – крики, плач со всех сторон. Юля увидела своего дядю Борю, и он кивком головы дал понять, что видит ее. Больше родные никогда не увидят Бориса. Удалось узнать только, что из Зеи арестованных повезли в Читу на суд. 

Работало «сарафанное радио»: люди передавали друг другу, что удавалось узнать, слухи и домыслы. Так, говорили, что заключенных из Читы везут на поезде на Восток, и в Тыгде есть возможность повидаться. Анна Исааковна поехала в Тыгду и провела на станции несколько дней. Там на перроне дневало и ночевало множество людей, в неведении о судьбе своих родных. Увы, эшелоны с заключенными на станции не останавливались, и окон в вагонзаках не было… Просидев на станции несколько суток, Анна Исааковна вернулась домой. Но маленькое чудо все же произошло. Нашелся добрый человек – дежурный по станции или путевой обходчик, который в феврале 1938 года подобрал на путях спичечный коробок. На коробке был написан адрес. Этот человек, подойдя к сидевшим на перроне людям, попросил их передать находку по адресу. В коробке была оторванная от нижнего белья полоска ткани, на которой химическим карандашом Борис написал: «Судила «тройка», дали 10 лет, везут на Колыму». Чудо, что, проезжая Тыгду, Борису удалось выбросить коробок из вагона. Чудо, что его подобрали, что передали матери, и она узнала хоть что-то о судьбе сына…

С Колымы от Бориса пришло только одно письмо, в котором он писал, что строят дорогу на Хандыгу, работы очень тяжелые – снятие торфа, поднятие песка. И больше ничего. Время от времени появлялись в доме какие-то люди, уверявшие, что видели Бориса, что его скоро освободят, брались передать посылку. Сколько таких посылок собрала Анна Исааковна в никуда… 

От репрессий так или иначе пострадали все братья и сестры Лидии. Младшую сестру Нюточку после ареста Бориса исключили из комсомола, а ее жениху Лене Косныреву поставили условие: если ты женишься на сестре врага народа, положишь комсомольский билет. К чести жениха, от Анны он не отказался, и молодые люди тоже уехали из Зеи. Тяжело сказался арест брата на старшем, Михаиле. Его, капитана Красной армии, ветерана Волочаевских боев, не мыслившего своей жизни без военного дела, разжаловали в рядовые и уволили из армии. Это было, скорее, лучшим исходом дела: если бы копнули поглубже и узнали, что Михаил Иванович воевал в штабе Блюхера (а Блюхер к тому времени был расстрелян), не избежать бы гибели и ему. В 1938 году Михаил с семьей вернулся в Зею. Поселились в родном доме, и Михаил устроился в школу преподавать военное дело.

Такую вот безрадостную картину застали Морозовы, приехав в Зею. В декабре 1938 года, когда Ежова на посту наркома внутренних дел сменил Берия и наступило временное послабление, повальные аресты прекратились. 

Галина Седова.