“...Облететь и вновь расцвесть!”

Всю глубину значения письменной речи осознаёшь только тогда, когда автора уже нет с нами и написанные им строки останутся в том виде, какими они вышли из-под пера их написавшего.

В первой половине ноября в нашем городе прошла выставка картин самодеятельного художника Виктора Хиля. К сожалению, Виктор Андреевич ушёл из жизни в 2015 году, а потому работы представляла его жена, Наталья. Кстати, Зея – не единственный город, где экспонировались работы художника из села Желтоярово Свободненского района.

Живописные полотна никого не оставили равнодушным, но не меньше восхищения вызвали стихи живописца, которые прочитала Наталья Геннадьевна. Присутствовавшие обратились с просьбой к редакции «ЗВ» опубликовать хотя бы некоторые стихи и прозаические произведения Виктора Хиля, что мы с большим удовольствием делаем.

 

Ленинград

Мне ещё удалось застать тот классический Петербург (он тогда назывался иначе – остроугольно и леденяще), когда город не был погребён под шелухой рекламы, не заполнен ордами мчащихся автомобилей, как стадо быков по узкому загону. Тогда, гуляя ночами среди творений Кваренги и Росси, я слышал, как шаги отскакивали эхом от гранитных плоскостей. Казалось, что даже воздух – тот самый, 200-летней выдержки.

Помню пустой Невский, и я иду по осевой в полночном одиночестве. Мосты разведены, машины редки.

Теперь тот город почти исчез. Его задуманная просторность смутно проглядывает в тесноте современной бестолковщины, как старинная гравюра из-под паутины.

Давно нет вызывающей уважение пустоты площадей. Помню, когда я первый раз ярким солнечным днём дошёл по Невскому до угла здания Главного штаба и замедлил шаги: три метра, два метра, один метр, и вот она… Дворцовая… Это можно сравнить только с тем, когда впервые увидишь море. Площадь перед Зимним была абсолютно пуста, будто про неё забыли. Только далеко, возле самого Эрмитажа, одиноко стояли два или три бело-зелёных туристических автобуса «Львов». Это был 1966 год.

Архитектура Санкт-Петербурга хороша только при естественном освещении. Она на это и была рассчитана. Когда на фоне позднего дотлевающего заката золотился, а потом чернел шпиль Адмиралтейства, а внизу, на Невском, полумрак – казалось, что там запросто можно вдруг столкнуться с Пушкиным или Достоевским…

А при совеременных искусственных подсветках это совсем другие силуэты, иные объёмы – это другой город. В нём уже никого не встретишь, кроме толпы, которая тоже не принадлежит этому городу.

 

Ветер

Когда стоишь среди ветра – белые маки трепещут и клонятся почти до земли, тебе навстречу, бьются и тянутся к тебе, будто сама память пытается дотянуться в твоём сознании до какой-нибудь давней и потаённой двери, дотянуться до неё и открыть, и выпустить сердце из плена глупой гордыни, мелких обид и прочей шелухи, что мешает ему биться ровно и счастливо.

Но очень глупые мы ещё. И когда всё это рассыплется само в прах, и двери те, и сердце выйдет из своего плена – не увидит ничего из того, что когда-то было препятствием. Оно увидит лишь эти, стелющиеся по ветру белые маки. А вокруг никого, кроме свиста ветра.

И вдруг застучит сердце и обдаст такой сотрясающей всё твоё сознание тоской, что в один миг подёрнется всё в глазах зыбким режущим туманом. И закрыв их, уже не видишь ветра, а только чувствуешь что-то упругое на своей груди.

Только бы не открывать глаза. Не видеть этих белых метущихся маков. Пусть бы они кричали, грохотали, что угодно, только бы не молчали. Их молчание, это молчание комнаты, из которой только что и навсегда ушёл любимый человек. Такое молчащее метание сдирает всю шелуху с души, срывает все маски и очки. Видишь вдруг, как всё скоротечно, единственно, неповторимо, ценно и нужно. Ещё больше видишь, как много меняешь на мелкие монеты глупости, на фальшивые банкноты – гордости.

В такие мгновения меняешься, но за какую цену. Почувствуешь вдруг, как уходит время из тебя. По секундам уходит и умирает. Бьётся сердце: удар – смерть, удар – нет секунды. И ощутишь вдруг такую жадность к жизни, к этому уходящему времени. И захочется сразу, сейчас, не откладывая, жить много, густо, чтобы не мелочиться, не мельтешить, не суетиться. Если бы так всегда чувствовать время.

Но сейчас ведь чувствую. Сумел так почувствовать. Значит, навсегда? И хотя понимаешь, что это минутное и невозможное в жизни, но хочется куда-то бежать, ехать, лететь. Что-то делать. Что-то изменить, догнать, повернуть, перевернуть. Хочешь всего, а сам знаешь, что осталось лишь упасть в эти маки, пока не придёт спасительная пустота.

 

* * *

Иногда мы в толпе,

Как в пустом океане,

От надежды устав –

Ждём придуманных встреч.

Чьи-то руки мы ждём,

Что как проблеск в тумане –

От усталости зыбкой

Смогут нас уберечь.

И уткнувшись щекой

В тёплый берег ладоней,

Мы сочтёмся с тоской

За все беды её.

Мы сочтёмся с тоской,

С её долгой погоней,

Мы сочтёмся за цену –

На счастье своё.

Мы такие как все,

И у нас неудачи,

Но на мир не глядим

Из-за чёрных очков.

И мы верим в любовь –

Быть не может иначе.

Мы найдём парус встречи

В горизонтах зрачков.

* * *

Роняет небо птичьи крики.

Опавший лес теперь молчальник.

Я у огня. Сцепивши руки…

Пью вечеров настой печальный.

Летают листья одичалые,

По окнам капли торопливые.

И птичьи крики запоздалые,

И мои мысли несмешливые…

* * *

Осенним ветром кровь по жилам.

И листья дней роняет жизнь.

Всё ближе час, когда увижу,

Как ствол нагой, всей жизни смысл.

 

Я сердце загоню, как лошадь,

Оно со мною заодно.

Но чтоб я сдался – быть не может.

Я, жизнь, люблю твоё вино.

* * *

Листья падают в осень,

Вальсом падают в смерть.

Ну, нельзя же так просто

Без борьбы умереть.

А вон тот, весь уставший,

Жизни верность храня –

Противленьем к паденью

Чуть похож на меня.

* * *

Осень мне ворожит

О весне впереди,

А я тихо лежу

У тоски на груди.

Было ночью вчерашней:

Сна щемящего плен,

Первых встреч наших башни,

И развалины стен…

На былого куски

Напряжённо глядя,

Ухожу от тоски

В добрый шёпот дождя.

* * *

Неправда – это всё,

Что мы забудем.

Что боль легко снесём,

Что правы будем.

Что мы поставим крест

И вновь полюбим.

Что память нас не ест,

Не судят люди.

Что мы на зов ничей

Не обернёмся.

Что в пустоте ночей

Не зря клянёмся…

Неправда – это всё…

В заброшенном

доме

В заброшенном доме, забитом,

Средь хлама, в чердачной пыли –

Письмо фронтовое нашли,

В пакете, тесьмой перевитом.

«Увидеть бы клин журавлей,

Напиться б воды у колодца,

До боли щекой наколоться

Щетиною сжатых полей…».

Писал торопливой рукою

Солдат, весь в окопной грязи,

Молил: «Почтальон, донеси!

Письмо в дом родной за рекою!»

Здесь в доме сейчас тишина,

Здесь тополь растёт одиноко…

Те годы далёко-далёко,

Когда громыхала война.

Где смерть, как пожар верховой.

Везенье нелепо, как ересь.

Не знаю, но очень надеюсь,

Что он возвратился живой.

Я люблю тебя,

Россия

Я люблю тебя, Россия!

Ты усыпана цветами.

Я люблю тебя, Россия!

Заметённую снегами.

Русь моя, ведь мы с тобою!

Мы с тобою вместе дышим,

Любим небо голубое,

Деревень родные крыши.

И твою судьбу позная –

Я найду дорогу к храму.

А пока тебя люблю я –

Просто так, как любят маму.

Не сменю тебя, Россия,

На страну я никакую.

По полям твоим грущу я,

По снегам твоим тоскую.

Коли будет тебе лихо –

Я беду твою рассею,

А пока скажу я тихо:

Я люблю мою Россию.

* * *

Хорошо быть ветром в поле

И травою шелестеть.

Хорошо летать на воле,

Только… не к кому лететь.

Хорошо огнём в камине

Самому себе гореть.

Ночью зимней, ночью длинной,

Только… некого согреть.

Хорошо дождём несмелым

По ветвям всю ночь стекать.

Так бы вот по коже белой…

Только… некого ласкать.

Хорошо быть человеком:

Всё иметь и всё отдать.

Хорошо быть человеком,

Потому что можно ждать…

Эх, кустом бы придорожным

Облететь и вновь расцвесть!

Знаю я, что всё возможно,

Да не знаю, где ты есть…

* * *

Калину губ твоих

Я так хочу сорвать.

И в камышах ресниц

Тот вечный зов поймать.

И тела твоего,

Что тайной предо мной,

Как голых проводов,

Коснуться вдруг рукой.

А времени мосты,

Когда разводят нас,

Окаменеть хочу

Я у порога глаз.

* * *

Наших писем прошёл листопад.

Они выстлали, будто осень,

Наших чувств угасающий сад –

И теперь мы его забросим…

И уйдём, каждый сам по себе,

Будем память учить молчанью,

Будем верить иной судьбе,

Будем верить другим обещаньям.

И не будет дороги назад.

И однажды, во сне, мы узнаем,

Что стоит наш заброшенный сад,

С небывалым до слёз урожаем.

 

Афоризмы

Человек становится зрелым, когда перестаёт быть максималистом.

Единственный способ удлинить жизнь – это наполнить её до предела содержанием.

Дело – вот фундамент уверенности в себе.

Важен не срок, который мы «отбухали», – важно состояние души, к которому мы пришли.

Счастье – это состояние души, а не состояние материального мира.

Человек, который смеётся на краю гибели – бессмертен.

Нельзя, чтобы ваше настроение зависело не от вас, а от кого-то другого.

Учитесь зачёркивать минусы.

Даже не цитируя поэта, слова «мы все учились…» сегодня нужно брать в кавычки.