Мама

“Дочери, дочери, взрослые дочери. Только бы жили вы, взрослые дочери, лучше своих матерей”, – навсегда запомнились мне слова этой песни, которую часто напевала мама. Эта песня – и пророчество, и истинное её желание лучшей судьбы своим детям. Не имея ни выходных, ни отпусков, часто работая по праздникам, всю свою жизнь она старалась, чтобы вышло так, как в песне.
Её жизнь – судьба обычной женщины-матери, советской работницы. Но эта внешняя обыденность вмещает столько печали, страданий, унижений, непосильного физического труда и всепоглощающей любви к своим дочкам.
Детство моей мамы выпало на голодное послевоенное время, из которого запомнился случай, когда отец наказал за съеденное яйцо, снесённое в собачьей будке соседской курицей. После того шестилетняя Вера раз и навсегда уяснит: нельзя брать чужого. Своё же – вши в волосах, подшитые (одни на троих) валенки, соломенный матрас и изнуряющая работа. Мама сама зарабатывала себе на школьную форму: за километры ходила собирать голубицу. Потом под палящим солнцем, теряя сознание, искусанная до крови оводами и комарами, несла тяжеленные вёдра домой... Эта “благородная привычка к труду” станет основой её земного бытия.
Маме не довелось получить профессию, так как нужно было помогать родителям поднимать младших братьев и сестёр. Едва подержав аттестат об окончании школы в руках, сменила единственное своё платье на телогрейку и ватники и отправилась рубить сучья на шпалозавод.
Нелегко пришлось молоденькой девушке среди грубых мужиков-матершинников. В кромешной темноте невежества и хамства оставался лучик надежды на лучшее: поманит в чужие края замужество. Но окажется оно горьким и безрадостным – уйдёт от мужа-пьяницы “в чём была” с двумя детьми на руках. Участь незавидная, но через какое-то время окажется рядом человек, который подставит надёжное плечо.
С тех пор я и помню нашу семью, дом, в котором появятся ещё две сестрички. Помню радость отца (отчима) – сурового таёжного человека, который стеснялся нести маме в старую больницу – роддом полевые цветы и отправлял меня и сестрёнку с пышным букетом. “Счастливая ты, Вера”, – хором говорили тогда все.
Но мамино “женское счастье – был бы милый рядом” опять не состоялось. Наш отец был хорошим человеком, но он месяцами не находился дома: охота, рыбалка, работа подолгу и далеко в тайге. Заботы о детях и доме так и остались на маминых плечах и руках. Отчётливо помню их – обветренные, не знавшие ухода, всегда сжатые в кулачки, будто готовые к схватке. Мама действительно была как на передовой, передовой особого фронта, называемого материнством.
Она стряпала, стирала, управлялась с большим хозяйством и огородом. Её маленькие радости состояли в том, что пальтишко сестрёнке ещё впору, телёнок перестал поносить, с сеном до весны протянем... Флакончик “Серебристого ландыша” и картонная коробочка пудры “Кармен” давали ей право чувствовать себя женщиной.
Женщиной, а не дровосеком. У меня в сознании никак не укладывается представление: женщина – дровосек. А она сутками махала колуном: раскалывала чурки, когда работала кочегаром в бане за 70 советских рублей.
Потом маму перевели на “лёгкий труд” – санитаркой в больницу. Но и там не распрощалась с тяжёлым топором. Отапливала печи по всей больнице, а было их пять или шесть. Переворачивала тяжёлых больных, меняя им постельное бельё, убирала из-под них судна... Надрыв от той работы был до тошноты. Пропал аппетит, похудела так, что, как говорят в народе, “краше в гроб кладут”. Но продолжала тянуть “барку жизни”.
Несмотря на крайнюю занятость, в доме всегда было чисто и тепло. На столе пирожки, молоко, варенье. Помню, варенье исчислялось не литрами, а большими эмалированными баками: голубичное, паслёновое, смородиновое... В такой же таре засаливались грузди, помидоры, огурцы. А сколько капусты засаливалось на зиму! Она укладывалась в деревянную бочку, в которой мы все четверо могли легко уместиться. Странное дело – всё это съедалось. Мы были сыты, обуты, одеты и по-детски счастливы. Наше счастье, как могла, обеспечивала мама и никогда не жаловалась на судьбу. Лишь порой в ночной тиши, когда все угомонятся, раздавался тяжкий вздох и слова, обращённые к Господу о прощении. Но ни тогда, в детстве, ни сейчас, не понятно мне, в чём виновата была простая сельская труженица и праведница? Одна из тех, без которых, по выражению Александра Солженицына, “не стоит ни дом, ни село, ни вся земля наша русская”.
Не заработала наша мама ни медалей, ни грамот, ни приличной пенсии. Труд санитарки и уборщицы как-то не включался в обойму социалистических соревнований. Зато сказался на состоянии здоровья и способствовал преждевременному уходу из жизни.
Четыре года, как нет мамы. Никто нас не встречает и не провожает у родного крыльца. Отчий дом стоит с заколоченными окнами, окружённый зарослями дикой малины. Никто там не живёт, никто не прописан, но в нём навсегда прописалось моё счастливое детство, где была мама.
Лидия Радион (Дудченко).
с. Новотроицкое,
Благовещенский район.
"Зейские Вести Сегодня" © Использование материалов сайта допустимо с указанием ссылки на источник
 
 
 
 

Подробнее...