Появился я на свет в 1937 «военном году», когда особо зверски воевал Сталин с непокорными ему коммунистами.
НАЧАЛО ЖИЗНИ
Родился в деревне Евгеньевке Татарского района Новосибирской области. Медицинских работников там не было. Принимала меня при родах соседка-старуха, которая из-за этого считалась моей бабкой, кроме настоящей бабки. В деревне был колхоз с названием «Первомайский». Выращивали там зерновые и овощи. Держали скот: коров, овец, свиней и еще кур.
Война с фашистами началась, когда мне было три с половиной года. Но этот день я помню и сейчас. В деревне люди вдруг засуетились, слышалось: «Война, война! Немцы напали!» Отец мой работал где-то в поле. Вскоре он появился дома. Забежал в хату, схватил какие-то вещи и, ни с кем не прощаясь, убежал. Мать кинулась за ним. Не знаю, на чем и как отец с другими мобилизованными, а с ними и мать, уехали в Татарск на сборный пункт. Мать там попрощалась с отцом. А через несколько месяцев получила сообщение, где было написано: «Вахрушин Гаврила Савельевич пропал без вести». Мать не плакала, потому что без вести пропавший может оказаться живым.
Похоронные в деревню приходили часто. Страшно было смотреть, как их получали женщины. Они метались, дико кричали, рвали на себе волосы. Другие женщины их ловили, уводили, как могли, уговаривали.
ВОРОЖЕЙКА
Однажды мать была дома, когда к ней прибежала ее подруга Марья Шкуркина и сказала: «У Марфы-чалдонки ворожейка живет, ну всю правду так и сыпет. Иди скорее, поворожи про Гаврика».
— Что она за это берет? — спросила мать.
— Да ерунду берет. Возьми яиц пять, и весь расчет, — ответила Марья. Мать так и сделала и меня почему-то взяла с собою. Пришли мы к Марфе. А ворожейка собирается уходить и ворожить матери отказывается. Ей кто-то сказал, что идет грозный председатель колхоза. У нас всю власть представлял председатель. А ворожить людям запрещалось, считали, что всякие ворожеи нагнетают лишнюю панику в народе. Бывший до войны председатель колхоза был мобилизован в армию. Среди оставшихся стариков и женщин грамотного и подходящего человека для должности председателя не осталось. Поэтому нам присылали разных председателей из района, города Татарска. На этот момент председателем был боевой офицер. Он получил ранение на фронте и сейчас находился на долечивании. Офицер сильно хромал и ходил с тростью. Характером был смелый, горластый, настоящий чеховский унтер Пришибеев, считавший, что если глупого человека не побить, то на твоей же душе и грех. Ворожейку женщины уговорили: «Поворожи ей. У нее мужик пропал без вести. А председатель ничего тебе не сделает, не бойся его».
Ворожейкой оказалась молодая русская женщина с младенцем на руках. Очевидно, что нужда-горе заставили ее идти по деревням промышлять своим талантом. Ворожба осуществлялась с помощью игральных карт на невысоком столе Марфы. Я был ростом такой, что мой нос ложился точно на стол. Карты я понимал, так как дома мои старшие братья такими картами играли в подкидного дурака.
Ворожейка быстро разложила на столе карты. Вокруг червонного короля, который был символом моего отца, лежали сплошь карты черной масти. Ворожейка сказала: «Мужа вашего живого нет, не ждите. Отсюда вы скоро уедете и не по своей воле. В жизни вашей будет и хорошее, и плохое. Доживать жизнь свою вы будете с младшим сыном, вот с этим, — ворожейка ткнула в меня пальцем, — и жить будете хорошо». В это время на пороге избы появился председатель колхоза с тростью в руке и как гаркнул: «Это что такое!».
Ворожейка схватила своего ребенка и побежала бегом из избы, а я с перепугу под стол полез.
— Тише! Тише! — закричали ему женщины, — детей перепугал!
Все сказанное ворожейкой сбылось слово в слово.
ВЫЖИВАЛИ НА КРОХАХ
Оставшиеся в колхозе старики, женщины и подростки справлялись с посевной и выращиванием урожая. В селе жили закаленные в труде крестьяне. Никаких лавочек около домов и сидящих на них людей не было. Самые старые хоть грибы да ягоды, но собирали. Собирать дикоросы сталинских запретов не было. Старики с женщинами справлялись с разной работой, но не с уборкой урожая. Поэтому к нам на помощь каждый год присылали солдат. На передовую линию фронта ставили новую часть, а с передовой солдат отводили в тыл на передышку. Вот таких военных к нам присылали на уборку урожая. С одним из солдат мать нагуляла беременность и родила девочку. Так у меня появилась сестра Люба. Всего детей мать родила четырнадцать. Но из-за того, что в деревне не было никакой медицины, живых осталось четверо: Николай 1928 года рождения, Владимир, родившийся в 1929 году, я и настоящее дите войны — Люба.
Теперь пора рассказать, как мы жили и чем питались. Работавшая в колхозе мать и старший брат зарабатывали за год пшеницы столько, что нам хватало из нее печь хлеб на два месяца. Пшеницу мы толкли в ступе, получали муку. Из полученной муки мать пекла лепешки. Остальное время года ели картошку из своего огорода. Надел у нас был сорок соток и считался маленьким. У соседей-стариков (с ними жили две взрослые дочери и внук) огород был ровно гектар. Собранный картофель хранили в ямах во дворе. У нас была глубокая яма, которую сверху зимой прикрывали сеном, и картофель там зимой не замерзал. Хозяйство соответствовало сталинским законам: корова, теленок до года, три овцы и несколько куриц. Так было в колхозе у всех. Больше этого держать скот законом запрещалось. Картошку к весне мы съедали всю. Весною подрастала крапива. Мать её варила и мы ели. Братья мои выливали из нор хомяков и сусликов, их мы тоже варили и ели. Братья лазили по деревьям и забирали яйца из гнезд ворон и сорок. Чтобы от такой жизни крестьяне не разбежались кто куда, вопреки советским законам и идеям Ленина, по указу Сталина колхозников держали без документов. Мое свидетельство о рождении так и пропало где-то в сельсовете в другой деревне. Весь урожай, кроме семян, шел на фронт. Забивали часть колхозного стада на мясо, его тоже забирали для нужд страны. Колхозникам давали ноги, головы, так называемый сбой. Обиженные колхозники отвечали на это частушками.
В Первомайском колхозе
Зарезали мерина,
Три недели кишки ели,
Поминали Ленина.
Сидит Сталин за столом
Кушает лепешки.
А колхозник под столом
Собирает крошки.
Когда Ленин умирал,
Сталину приказывал,
Чтобы хлеба не давал,
Мяса не показывал.
Крупный рогатый скот в колхозе и личных хозяйствах был таким, что современные заграничные герефорды бледно смотрятся, по сравнению с ним. Например, помню, сдали на мясозаготовку быка-производителя, его живой вес был 1250 килограммов. Соответственно были и коровы. Мать рассказывала, что когда она вышла замуж, то у деда была одна из трех коров (еще до колхозов), от которой она два раза в день (утром и вечером) надаивала по полному десятилитровому ведру молока. Часть молока от личных коров тоже отдавали государству. Приезжал приемщик с прибором, и все люди несли сдавать положенную часть молока. Приемщик проверял прибором, нет ли в молоке воды. Обман был исключен.
Колхозники сдавали от зарезанной скотины шкуры и часть мяса — налог на личное хозяйство, и за все это никакой оплаты не было. В связи с этим налогом в народе родился анекдот: «Учитель принес в класс скелет человека. Вызвал ученика к доске и спросил, указывая на скелет: «Что это такое?» Ученик ответил: «Это колхозник». Удивленный учитель спросил: «Почему?» Ученик ответил: «Он шкуру сдал, мясо сдал, остались только кости».
БЫТ
Большую часть года мы не видели хлеба. Сеять в личном огороде для себя пшеницу запрещалось. Бывало, что во время уборки урожая, в силу разных причин, часть колосьев наклонялась так к земле, что косилка их не срезала. Они падали на землю и пропадали. Но эти колосья на поле подбирать колхозникам было запрещено. За это полагалось десять лет лишения свободы. Власть считала, что если разрешить подбирать колоски, то колхозники специально половину урожая оставят в поле. В огороде, кроме картошки, мы сеяли сотки две-три конопли. Семян конопли на зиму бывало по полмешка. Мы ели их, сколько хотели, потому что много не съешь. Кое-кто из конопли отжимал прессом масло. Оставался так называемый жмых. Жмых нам присылали в колхозы и выдавали вместо хлеба. Это были твердые, как камень, плиты конопли. Мы разбивали их молотком и ели. Сеяли на еду много маку. И я ел даже зеленые головки мака и никогда не был наркоманом. Да и во всей деревне при таком изобилии запрещенных теперь растений не было ни единого наркомана. Наркомания — это что-то подозрительное и плохо изученное. Стебли конопли мы мяли мялкой, освобождали от коры. Волокна конопли мать чесала, а потом пряла из них нитки. У нас были прялка и ткацкий станок, на котором мать ткала холсты, шила подстилки на кровати и одеяла. Старшие братья ходили в холщовых штанах. И люди вили из конопляных волокон веревки и кнуты.
Старший брат где-то достал ружье и стал заниматься охотой. На столе появились утки, косачи, куропатки, зайцы. Патроны были многоразового пользования. В магазине при сельпо, кроме хомутов, ничего не продавалось. Не знаю, для кого были эти хомуты, ведь держать в личном хозяйстве коня колхозникам запрещалось. Порох, пистоны и свинец брат покупал в Татарске на базаре у спекулянтов. Спекуляцией занимались калеки-фронтовики. Инвалидам пенсию стали давать примерно в 1950 году. А до этого жили, кто как мог: торговали на базаре табаком, порохом и свинцом. Дробь и картечь брат делал сам. У одного из таких инвалидов брат купил вместо пороху взрывчатки — пироксилина. Инвалид объяснил брату, сколько можно сыпать пироксилину на один заряд. Но брат нарушил норму, ружье в его руках разорвалось и сильно ранило палец. Это счастье, а могло бы убить. Брат достал где-то другое ружье.
Однажды зимою приехали в деревню цыгане. Они ездили на своих конях и жили неизмеримо богаче колхозников. Мать пустила одну семью цыган пожить месяц у нас в избе. У них ничего холщового не было. Спали они на мягких перинах, а на годовалом ребенке была рубашка, на которой закреплено примерно 200 штук советских монет. Брат мой наловил куропаток штук двадцать. За этих куропаток мать купила у цыган керосиновую лампу со стеклом. Это был большой дефицит. Керосин братья доставали в колхозе. А лампу мастерили сами. Из крупной картошки вырезали кружок, делали в нем щель. Затем из тряпки вырезали ленту-фитиль и вставляли в щель кружка. Наливали в кружку керосину, фитиль опускали в керосин, а кружком накрывали кружку. Такая лампа сильно коптила, но все-таки светила.
Иван ВАХРУШИН.
п. Юбилейный.
(Окончание следует).
{jcomments on}
Добавить комментарий